Анатолий Харлампиев: «Аттракцион «Попади ножом в лоб Гитлеру» пользовался большой популярностью»

Его дед был выдающимся гимнастом и кулачным бойцом, пальцами рвал трёхкопеечные монеты. Отец – чемпион Европы по боксу. Не полюбить борьбу в такой семье было невозможно. В шесть лет Харлампиев уже выступал в номере воздушных гимнастов под куполом цирка, в 16 – был хорошо подготовленным борцом.

Много путешествовал, изучал национальные виды борьбы, увлекался альпинизмом. Во время войны был физоргом батальона, устраивал в госпиталях демонстрационные выступления, обучал рукопашному бою раненых и медсестер. Всю послевоенную жизнь посвятил борьбе самбо. Умер Заслуженный мастер спорта СССР, Заслуженный тренер СССР Анатолий Харлампиев в 1979 году.

Ниже мы публикуем отрывок из книги «Победа. Личное дело», в котором Анатолий Харлампиев рассказывает о своей службе на фронте Великой Отечественной войны.

На шестые сутки я увидел первые эшелоны с тяжелоранеными – их отправляли в глубокий тыл. Медсестры в военной форме, стоявшие на подножках и в тамбурах, были угрюмы и молчаливы.

Мне было ясно, что Родину нужно защищать. Но как? Я не сомневался в необходимости знания для каждого бойца приемов самозащиты и рукопаш- ного боя. Однако какова их практическая ценность и необходимость в век артиллерии, автоматического оружия, танков и авиационных бомбежек, мне только предстояло узнать.

В военкомате была страшная толкучка. Все стремились попасть на фронт, и только несколько человек носились по коридорам с какими-то справками о семейном положении и болезнях.

Были и каверзные вопросы.

— Будут ли в этой войне применяться рукопашные бои?

— Конечно, будут, но не в таком масштабе, как при Александре Невском или Дмитрии Донском. Учтите, чтобы убить одного человека, по подсчетам расходуется 5000 пуль, а каждая рукопашная схватка заканчивается победой одного из противников или полным уничтожением врага.

Только мы закончили есть, как к нашему батальону подъехали три больших повозки, груженные кольями. Комбат дал указание раздать колья бойцам, чтобы они держали их при себе. (...) Долго я не мог заснуть, меня волновало, что целый батальон в ночное время охранялся бойцами, вооруженными только кольями.

Уже совсем стемнело, когда мы вышли на шоссе. На востоке над Москвой стояло зарево. Комбат задумчиво сказал: «Вот гады — бомбят Москву».

Я увидел на небольшой полянке человек 50 ополченцев. Они сбились в кучу и слушали одного. До меня стали доноситься слова «оратора»: «Довольно, навоевались! Против самолетов, танков и автоматчиков — с одними винтовками! Немецкое командование обещает (он начал читать листовку): «Переходите в расположение немецких войск, эта листовка будет вам пропу- ском» (...).

Я прошел и, перебивая «оратора», строго спросил: «Это что, агитация за измену Родине?» (...) И я нанёс гаду сильный удар прикладом в висок. С раздробленным черепом он рухнул на землю.

Зима 42-43 годов была в этих местах снежная, и лыжи пользовались очень большим успехом (...). Я сделал небольшой трамплинчик и начал с него делать прыжки. Производил прыжки вокруг палки и без опоры на все 180 градусов. Смотреть собрался весь госпиталь!

Группа сестер в количестве 16 человек попросили меня показать им приёмы самозащиты. Я охотно согласился, и кружок самозащиты начал действовать. Занятия проходили регулярно и были для занимающихся увлекательными.

Начальник госпиталя майор Фишкин: «В ознаменование разгрома крупнейших немецких группировок в окружении 22 вражеских дивизий фельдмаршала Паулюса приказываю: «Сегодняшний торжественный митинг завершить торжественным ужином, усиленным закуской и 50 граммами вина для каждого!». Дежурные подали ужин, а медсестры разливали из чайников вино и водку. Подавляющее большинство просило водки.

Залил искусственную горку высотой 5 метров. Горка действовала так: на её верхней площадке стоял дежурный, и в тот момент, когда съехавший товарищ вставал на ноги, давал команду следующему: «Можно». Точная регламентация всей процедуры была необходима, так как богатыри, бесстрашные воины, резвились, как малые дети. Вспоминали своё детство и были склонны к лихачеству и шалостям!

Кроме этого я организовал аттракцион «Попади ножом в лоб Гитлеру!». В четыре цели, сколоченные из досок, на которых было нарисовано четыре физиономии Гитлера с его чубом, спадающим на лоб, метали немецкие штыки.Этот аттракцион пользовался очень большим успехом.

Наш госпиталь погрузился на 16 грузовиков. (...) Проезжали Минск. Мало что от него осталось. Редкие прохожие приветливо махали нам руками! За Минском мы видели множество немецких трупов и уничтоженной техники. (...) В местах, где поработали «Катюши», всё было начисто выжжено, понятно, почему немцы их так боялись!

Телефонограмма: «20 мая состоится Спартакиада войск, участвовавших в штурме Кенигсберга. Старшему лейтенанту Харлампиеву поручается организовать и провести соревнование по штанге». (...) Начали с 60 килограмм, 80 килограмм выжали только 10 человек, 100 — только трое, 110 — Бондаренко и я, а 115 — только я один. Меня наградили часами.

Я стал приглядываться к жизни нашего глубокого тыла. Мужчин почти совсем не было видно, а исхудалые и плохо одетые женщины постоянно куда-то торопились. Детишки худые очень серьезные, вместо игр были заняты посильной работой.

Байкал. Шедшие впереди нас эшелоны стали подрываться. (...) Начиная с этого времени, все мужчины ехали лежа и сидя на крышах вагонов с автоматами в руках. Приказано было стрелять в любого человека или крупное животное (...), так как часто диверсанты действовали, одевшись в шкуру медведя или влезали по двое в шкуру коровы.

На войне есть случайности, благодаря которым одним «везет», другим «не везёт», однако в большинстве случаев, как правило, гибнут те, кто очень боится, и особенно те, кто хочет спрятаться за спину товарища.

Мы возвращались домой. До Урала ехать было очень холодно. После же Урала нас встретила обычная осень средней полосы России.

«Я взял одного немца и сбил им второго»

Мирно беседуя, мы вошли в лес. Вдруг из придорожных кустов справа выскочили два немецких автоматчика, и, наставляя свои автоматы в живот мне и дяде Саше, скомандовали: «Руки вверх!»

Заметив, что Александр Васильевич начал медленно поднимать руки вверх, я отбил правым предплечьем дуло направленного на меня автомата влево вниз и, пропустив поверх него свою левую руку, плотно захватил ею правую ногу немца и, поднимая её вверх, притянул к себе так, что его автомат оказался зажатым между моим и его туловищем.

Обхват правой ногой опорной ноги немца я делал с таким расчетом, чтобы своим немцем сбить с ног второго и, по возможности, чтобы голова моего длинного немца стукнулась головой о голову короткого. Весь мой организм старался выполнить задуманное, всё получилось довольно точно. И оба ошеломленных немца упали на землю.

Две истории про русских женщин

В госпитале Анатолий Харлампиев отвечал за политинформацию, сообщал бойцам последние новости с фронтов. Он много беседовал с ранеными в госпитале. Два рассказа он запомнил на всю жизнь.

****

«Немцы долго нас обстреливали из минометов, затем поднялись в атаку, но по ним мы не могли стрелять, так как они гнали впереди себя наших женщин. Мы сначала растерялись, но затем решили: пусть эти подлецы подойдут поближе к нашим окопам. Если «пуля - дура, то штык - молодец», и он сумеет разобраться, где женщины, а где немцы.

Мы изготовились к рукопашному бою, отложив ставшие ненужными гранаты, но в винтовках дослали патроны. Вот говорят: «Бабы есть бабы». А то, что я видел – не каждый мужчина выдумает.

Не доходя до наших окопов метров сорок, все женщины, как по команде, неожиданно бросились на землю и закричали: «Бейте гадов!»

Немцы на мгновение растерялись, не зная, стрелять ли в нас, вылезающих из окопов, или стрелять в спины лежащих женщин. Мы сделали залп и бросились в штыковую атаку. Женщины, как разъяренные тигрицы, также бросились на немцев и прижимали немецкие автоматы к земле! Пока немцы с ними боролись, стараясь вырвать автоматы, мы начали их колоть и бить прикладами. (...) В этот момент к нам прибыло пополнение».

****

«Мы штурмом взяли одну из деревень километрах в двадцати от Калуги. Как только мы очистили её от фашистов, из щелей и подвалов начали вылезать бабы, которые с причитаниями стали собираться у колодца.

Я подошел к колодцу и увидел опущенную туда на веревке связку тола и отходящий от нее бикфордов шнур. Фашисты подготовили колодец к взрыву, но немец, который должен был поджечь шнур, лежал убитый, а в левой его кисти была зажата большая зажигалка.

Собравшиеся бабы продолжали плакать и причитать. От них я узнал, что за три дня до нашего наступления немцы срочно начали строить оборонительные сооружения вокруг деревни. Они приказали всем женщинам выйти на работу.

У тех из них, у кого были на руках грудные младенцы, детей отнимали, убивали, сбрасывали в этот колодец, а обезумевших от горя матерей гнали копать траншеи.

Я обвязался веревкой и спустился в колодец. 21 раз я обвязывал веревкой младенцев и 21 раз бабы тащили, а на меня капала вода, смешанная с кровью убитых детей. (...) Когда я вылез из колодца, возле него было только несколько старух, остальные пошли обмывать и хоронить младенцев. Старухи благодарили меня, а я взял себе зажигалку. Каждый раз, когда прикуриваю, клянусь себе рассчитаться с фашистами!»

Из книги «Победа. Личное дело», Екатеринбург, 2015 год.